Среди
некоторых народов Европы до сих пор бытуют
предрассудки, связанные с женщиной, у которой
критические дни. Если верить энциклопедии
"Естественная история", то одним
своим прикосновением женщина в период
менструации превращала вино в уксус, губила урожай, сбрасывала плоды с
деревьев, затемняла зеркала, затупляла бритвы,
вызывала ржавление железных и медных предметов,
губила пчел или заставляла их покидать ульи,
вызывала преждевременные роды у кобыл и так
далее. Все эти легенды и предрассудки имеют
глубокие корни и возвращают нас к истории
первобытного человека. Первобытный человек
испытывал панический страх пред менструальной
кровью женщины. Он считал, что во время таких
недомоганий женщина источает опасные токи и
содержит в себе заряд страшной разрушительной
силы. И чтобы эта губительная сила не сказалась
на самой женщине и на всех, с кем она
соприкасается, по отношению к недомогающей
женщине существовали многочисленные табу.
Один австралийский абориген, застав жену, у
которой были месячные, лежащей на его одеяле,
убил ее и той же ночью сам умер от страха. Поэтому
австралийским женщинам в этот период под страхом
смерти запрещено было прикасаться к вещам,
которыми пользуются мужчины, и даже ходить с ними
по одной тропинке. У индейцев дени и у
других американских племен не было существа,
внушающего больший страх, чем женщина в период
регул (критических дней). Как только признаки
этого состояния давали о себе знать, девушку или
женщину отделяли от всякого общения с мужчинами
и заставляли жить в маленькой хижине вдали от
взоров мужчин. Она должна была воздерживаться от
прикосновения к принадлежащим мужчине вещам, а
также к его добыче. Считалось, что своим
прикосновением она оскверняла добычу и обрекала
охотников на неудачу. Ее меню состояло
исключительно из сушеной рыбы и холодной воды.
Так как сам вид ее был опасен для общества, она
укрывала лицо от окружающих кожаным капором с
ниспадающей на грудь бахромой.
У одного
южноавстралийского племени существовало
"суеверие, запрещающее женщинам во время
месячных находиться в стойбище". При
приближении юноши или мальчика женщина в этом
состоянии должна дать о себе знать криком, чтобы
он ее обошел. Пренебрежение этим правилом могло
вызвать со стороны ее мужа или ближайших
родственников ругань, а иногда и грубые побои,
потому что мальчики, в раннем возрасте увидевшие
эту кровь, рискуют преждевременно поседеть или
одряхлеть.
Разные племена в вопросе изоляции женщины
доходили до разных степеней жестокости. Так, в
племени вакельбура женщина весь период должна
была проводить на расстоянии не менее полумили
от стойбища. Она обматывала вокруг бедер ветви
тотемного дерева и находилась под неусыпным
надзором. Считалось, что мужчина по несчастной
случайности увидевший женщину в этом состоянии,
обречен на скорую смерть. Если женщина
попадалась на глаза мужчине по своей вине, то
наказанием ей за это была смерть. Зато примерные
"отшельницы" после своих "каникул"
становились чуть ли не именинницами: женщина
раскрашивала свое тело в красный и белый цвет и
возвращалась в стойбище с гордо поднятой и
украшенной перьями головой.
Южноафриканские
бушмены полагали, что одного взгляда девушки,
снова-таки нуждающейся в изоляции, достаточно
для того, чтобы мужчины со всем, что у них есть в
руках, навеки окаменели и превратились в
говорящие деревья. Скотоводы думали, что если
женщина во время регул выпьет молока, то весь
скот вымрет. Во избежание такой напасти женщинам
вообще закрывали доступ в загоны для скота. Более
того, на пути в селение и при переходе из одной
хижины в другую им запрещалось пользоваться
обычными дорогами. Женщины должны были
передвигаться обходными путями, по которым не
ходит скот. Можно только представить теперь,
сколько гнева и страха вызвали бы у бушменов
миллионы наших доярок, которые по 30 дней в месяце
бывают на скотных дворах и прикасаются к
священным коровам? Согласно Талмуду,
женщина, проходящая в начале своего цикла регул
между двумя мужчинами, становится причиной
смерти одного их них. По мнению ливанских
крестьян, если на цветы падает тень такой
"больной" женщины, то они увядают, а деревья
засыхают, и даже змеи замирают в неподвижности
под ее взглядом. У индейцев бри-бри
из Коста-Рики замужние женщины во время
критических дней пользуются в качестве посуды
только банановыми листьями. Использованные
листья выбрасывают в уединенном месте, а если их
найдет и съест корова - она непременно зачахнет и
умрет.
По обычаю
большинства племен североамериканских индейцев,
во время месячных женщины уходили со стойбища и
оставались за его пределами, пока были
"нечисты". Они в одиночестве ели и спали,
грелись у отдельного очага и не смели общаться с
мужчинами, которые со своей стороны шарахались
от них, как от прокаженных. Опасность нечистой
женщины представлялась особенно страшной, если
речь шла о первой менструации. В таких случаях
предпринимались особые меры предосторожности:
запрещалось прикасаться к земле и смотреть на
солнце. Считалось, что девушек в таком состоянии
непременно следует отделять от земли и скрывать
от солнца, чтобы испускаемый ими смертоносный яд
не мог отравить эти великие источники жизни.
В Южной Африке
считалось, что если первые месячные начинаются у
девушки во время прогулки, сбора хвороста или
работы в поле, то она должна бежать к реке и весь
день скрываться в зарослях тростника, чтобы ее не
заметил кто-либо из представителей сильного
пола. Она тщательно укрывала голову покрывалом,
чтобы солнечные лучи не попадали на нее и не
превратили девушку в иссохший скелет. В Новой Гвинее
девочек 8-10 лет заточают в маленькую комнату или
келью и на долгое время лишают всякой связи с
внешним миром. Девочка живет в полной темноте, в
доме, построенном на сваях, и не имеет права
выходить из комнатушки, даже в случае крайней
необходимости. Единственный человек, который видит ее, -
специально приставленная рабыня. Время своего
одиночного заключения, которое длится лет семь
(!), девочка проводит за плетением циновок. По
достижении половой зрелости ее выводят в мир. В
ее честь убивают раба и обмазывают девочку его
кровью - так вершится пир и чествование. Девушек из племени
макуши подвешивают к самому высокому месту в
хижине на гамаке. Первые несколько дней ей
запрещается выбираться из гамака дней. Зато
ночью, чтобы тело не покрылось язвами, она может
спуститься, разжечь огонь и провести около него
всю ночь. Через десять дней приходит колдун и,
бормоча заклинания, рассеивает чары. Посуду,
которой пользовалась девушка, разбивают и
зарывают в землю. После первого купания девушка
должна дать высечь себя тонкими прутьями, не
издавая не единого стона. В конце второго периода
ей вновь, но уже в последний раз, задают порку,
после чего девушка считается чистой и может
снова общаться с людьми. Что же, у
современных женщин и девушек есть основания
считать, что мужчины стали гораздо умнее и
гуманнее по отношению к противоположному полу в
период критических дней, не правда ли?
Единственный человек, который видит ее, -
специально приставленная рабыня. Время своего
одиночного заключения, которое длится лет семь
(!), девочка проводит за плетением циновок. По
достижении половой зрелости ее выводят в мир. В
ее честь убивают раба и обмазывают девочку его
кровью - так вершится пир и чествование. 